Моавитянка, которая вышла замуж за Махлона после смерти его отца Елимелеха. Тогда Махлон, его мать Ноеминь и брат Хилеон жили в земле Моав. В свое время из-за голода эта семья была вынуждена покинуть родной город Вифлеем, что в Иуде. Моавитянка Орфа была замужем за Хилеоном, деверем Руфи. Спустя какое-то время оба брата умерли, оставив после себя бездетных вдов. Узнав, что Иегова снова стал благосклонно относиться к Израилю, Ноеминь вместе со своими двумя невестками отправилась обратно в Иуду (Рф 1:1—7; 4:9, 10).

Преданная любовь Руфи. В то время как Орфа решила возвратиться к своему народу, Руфь осталась со своей свекровью. Движимая глубокой любовью к Ноемини и искренним желанием служить Иегове вместе с его народом, Руфь оставила своих родителей и свою родину, хотя надежды обрести семейное счастье у нее было мало (Рф 1:8—17; 2:11). Руфь любила свою свекровь настолько сильно, что позднее другие говорили Ноемини: «[Руфь] для тебя лучше семи сыновей» (Рф 4:15).

 Руфь и Ноеминь пришли в Вифлеем в начале жатвы ячменя. Чтобы прокормить Ноеминь и себя, Руфь пошла работать в поле. Случайно она оказалась на поле, принадлежащем Воозу, родственнику Елимелеха, и попросила у работника, поставленного над жнецами, разрешения подбирать колосья. По всей видимости, она трудилась очень усердно, поскольку старший работник отметил ее трудолюбие в разговоре с Воозом (Рф 1:22—2:7).

Когда Вооз проявил к Руфи доброту, она приняла это с благодарностью и смиренно заметила, что не стоит ни одной из его служанок. Во время обеда Вооз дал ей так много жареных зерен, что у нее осталось и для Ноемини (Рф 2:8—14, 18). Хотя Вооз позаботился о том, чтобы Руфи было легче собирать колосья, Руфь не закончила работу рано, но трудилась до вечера, «потом обмолотила собранное, и вышло около ефы [22 л] ячменя». Вооз попросил ее и дальше собирать колосья на его поле. Руфь так и делала, пока не окончилась жатва ячменя и жатва пшеницы (Рф 2:15—23).

Просит Вооза стать выкупающим. Желая найти для своей невестки место, где ей было бы хорошо, Ноеминь велела Руфи попросить Вооза выкупить ее. Поэтому Руфь пошла на гумно, принадлежащее Воозу. После того как Вооз лег спать, Руфь тихо подошла и, приоткрыв у его ног, легла там. В полночь Вооз, задрожав, проснулся и приподнялся. Не узнав в темноте Руфь, он спросил: «Кто ты?» Она ответила: «Я Руфь, твоя рабыня. Укрой твою рабыню полой своей одежды, ведь ты имеешь право выкупа» (Рф 3:1—9).

Послушавшись Ноеминь, Руфь, должно быть, поступила по обычаю, которому в то время следовали женщины, когда предъявляли свои права на левиратный брак. Вот как библеист Паулюс Кассель комментирует стих Руфь 3:9: «Без сомнения, подобный, символический, способ заявлять о самом щепетильном из всех прав свидетельствует о простоте и добродетельности, присущих патриархальному укладу жизни. Уверенность женщины покоится на порядочности мужчины. Однако предъявлять свои права таким способом было нелегко. Ведь если о намерениях предъявительницы становилось известно или сообщалось заранее и таким образом срывалась завеса молчания и тайны, предъявительница выглядела нескромной. Когда же женщина предъявляла таким способом свои права, отказ в ее прошении неминуемо оборачивался позором — либо для нее самой, либо для мужчины. Следовательно, можно не сомневаться в том, что Ноеминь, отправляя свою невестку с таким поручением, была абсолютно уверена в благополучном исходе дела. Ведь ко всем прочим трудностям в данном случае добавлялась еще одна, а именно: Вооз, и Руфь это знала, был не единственным гоэл [тем, кто имел право выкупа]. Кроме того, ответ Вооза позволяет предположить, что это предъявление прав не было для него полной неожиданностью. Не то чтобы с Ноеминью у него была некая негласная договоренность (вследствие которой он был на гумне один), ведь он был разбужен, а значит, никакого визита не ждал. Однако предполагать, что когда-то Руфь предъявит ему права, вытекающие из родства, он мог вполне. Но и это предположение — о том, что может произойти или вероятно произойдет,— не освобождало Руфь от необходимости проявить инициативу, предъявив свои права тем самым, символическим, способом» (Lange J. P. Theologisch-homiletischen Bibelwerk. Das Buch der Richter und Ruth. 1865. С. 226, 227).

То, что Вооз считал мотивы Руфи совершенно чистыми, видно из его слов: «Пусть Иегова благословит тебя, моя дочь. Любящая доброта, которую ты проявила сейчас, превзошла прежнюю, потому что ты не пошла искать себе мужа среди молодых — бедных или богатых». Выбрав в мужья Вооза — мужчину, который был гораздо старше ее, но имел право выкупа, Руфь поступила бескорыстно. Она сделала это потому, что хотела восстановить имя своего покойного мужа и имя своей свекрови. Поскольку для такой молодой женщины, как Руфь, было бы естественно предпочесть молодого человека, Вооз сказал, что в ее поступке проявилась любящая доброта, превосходящая ту, которую она проявила раньше, решив остаться со своей пожилой свекровью (Рф 3:10).

Вооз, очевидно, уловив некоторое беспокойство в голосе Руфи, заверил ее: «Теперь, моя дочь, не бойся. Я сделаю для тебя все, о чем ты просишь, ведь все у ворот моего города знают, что ты достойная женщина». Поскольку час был поздний, Вооз попросил Руфь прилечь. Однако оба они встали, пока было еще темно — вероятно, чтобы предотвратить слухи, которые могли бросить на них тень. Вооз дал Руфи шесть мер ячменя. Это, возможно, означало, что, подобно тому как за шестью рабочими днями следовал день покоя, такой день приближался и для Руфи: она должна была обрести покой в доме мужа (Рф 3:1, 11—15, 17, 18).

Когда Руфь вернулась домой, Ноеминь спросила: «Кто ты, моя дочь?» Возможно, в темноте  Ноеминь не узнала Руфь. Или же она хотела выяснить, изменился ли статус Руфи по отношению к ее выкупающему (Рф 3:16).

Позднее, когда более близкий родственник отказался вступить в левиратный брак, Вооз незамедлительно сделал это сам. Руфь стала матерью Овида, сына Вооза, и прародительницей царя Давида и Иисуса Христа (Рф 4:1—21; Мф 1:5, 16).